>>> Перейти на полный размер сайта >>>

Учебное пособие

Профессия - журналист

Узелки на память, или советы бывалых

Искусство интервьюирования — составная часть журналистского мастерства. Поэтому рискну предположить, что тебе, любознательный читатель, будут интересны советы и мысли журналистов-мастеров.

Вот некоторые принципиальные положения в искусстве беседы по мнению Валерия Аграновского, которые он изложил в книге «Ради единого слова»:

1. Истинный журналист должен идти к собеседнику, во-первых, с мыслью, а во-вторых, за мыслью. (Наши вопросы должны побуждать собеседника думать и говорить.)

2. Чтобы беседа была плодотворной, собеседник как минимум должен быть в ней заинтересован. В самом деле, журналист может задавать вопросы и по обязанности, но получить ответы на них он может только при желании собеседника. Собеседник-то отвечать не обязан.
3. Сам журналист как личность должен быть интересен собеседнику.

А вот искусство интервью в рецептах из Майами — некоторые советы профессионалам из американского пособия по тележурналистике, изданного в США Университетом Майами (привожу по тексту главы, опубликованной в майском номере журнала «Журналист» за 1993 г.):

1. He задавайте злых, провокационных вопросов. Вы получите более полезную информацию, если ваши вопросы будут спокойными и конкретными. Если же вы будете грубым и агрессивным, то интервьюируемый может либо отказаться отвечать, либо перейти в контрнаступление.
2. Дайте интервьюируемому возможность высказаться. Не перебивайте его. Выслушайте все, что он хочет сказать. И только потом, обнаружив противоречие или стремление уйти от ответа, выскажитесь в свою очередь.
3. Используйте молчание в свою пользу. Молчание — само по себе весьма эффективное средство вынудить собеседника дать ответ. Преднамеренная пауза иногда побуждает интервьюируемого дать ответ на нежелательный для него вопрос. Иногда человеку нужно время для того, чтобы сосредоточиться. В таких случаях пауза — это лишняя возможность получить ответ.
4. Повторяйте свои вопросы. Если на ваш вопрос не дан ответ, повторите его в несколько измененном виде. Не перескакивайте к следующему вопросу. Выясните ситуацию полностью — как для себя, так и для зрителей.

И напоследок — мои любимые заповеди Сергея Муратова, взятые опять-таки из любимой книжки «Диалог. Телевизионное общение в кадре и за кадром».

Заповедь первая: ясность и краткость. Вопрос должен быть сформулирован таким образом, чтобы он был понятен собеседнику, а это в свою очередь означает, что вопрос должен быть на языке собеседника, с учетом его лексики, образовательного уровня, образа жизни и т. п. Вот пример того, как нарушена эта заповедь.

Интервьюер обращается к деревенскому деду:

—  Куда вы ездите за покупками?

—  В большой поселок езжу, на поезде.

—  А сколько времени тратите на дорогу?

—  Сколько электричка идет.

—  Но вам еще до станции пять километров идти?

—  Иду.

—  А сколько времени идете?

—  А сколько все идут.

—  А когда последний раз ездили?

—  Позавчера.

—  В котором часу вышли из дому?

—  А корову выгнал — и пошел.

Интервьюер-горожанин не смог выйти из привычного мира понятий, меряет время часами и минутами, что его собеседнику и в голову не приходит.

Вопрос должен быть задан в краткой форме и, разумеется, не нужно задавать несколько вопросов одновременно, типа «Вы только что вернулись с конференции. Удовлетворены ли вы поездкой? Можете ли выделить какие-то неординарные сообщения? Появились ли у вас новые рабочие контакты» и т. д. Собеседник теряется, не знает на какой вопрос отвечать, а после ответа на один не помнит остальных.

Заповедь вторая: не допускайте односложных ответов. Не задавайте вопросы-подсказки либо вопросы, на которые человек ответит только «да» или «нет». Например, у старшеклассника спрашивают: «В чем секрет твоей отличной учебы?» Тот слегка растерялся и ответил что-то вроде «Да ни в чем». Тогда интервьюеру пришлось «подсказывать»: «Наверное, ты всегда учишь уроки?», а школьнику ничего не осталось, как согласно кивнуть: «Да». «И дополнительную литературу читаешь?» — «Да». Поэтому формулируйте свои вопросы, чтобы в них содержались слова «почему», «как», «что это значит».

Заповедь третья: нельзя ли конкретнее... Вопросы типа «Много ли вы путешествуете?» или «Часто ли ходите в театр?» Даже если человек ответит «Да, я частенько хожу в театр», то что это означает? Для кого-то часто — раз в неделю, а для кого-то и раз в квартал.

Конкретные вопросы иной раз могут помочь человеку достоверно вспомнить события давно минувших дней. Вот конкретный пример, правда, не из журналистики, а из социологии. «Что вы почувствовали, когда впервые услышали о бомбе, сброшенной на Хиросиму? » — спросил американский социолог свою собеседницу. Та пожала плечами: «Не помню. Это, знаете, было давно». Она отвечала чистосердечно, и, окажись на месте интервьюера какой-нибудь новичок, он поставил бы прочерк и перешел к другому пункту анкеты. Но перед ней был профессионал. «Да, это трудный вопрос. — Он сочувственно покачал головой. — Кстати, вы тогда жили в этом же самом доме?» — «Нет. Тогда я жила на соседней улице». — «А работали там же, где сейчас?» — «Погодите... Это было еще до замужества— где-то в сорок шестом... Или нет, в сорок пятом... Тогда я служила стенографисткой. Я работала уже две недели, когда все случилось». — «Вы были на работе, когда об этом услышали?» — «Нет, всю неделю меня тогда мучил зуб. Помню, пошла к врачу. В приемную вбежал молодой человек: «Слышали, мы сбросили атомную бомбу?!» Меня охватила такая паника. Даже зуб перестал болеть...»

Три минуты назад собеседница совершенно не помнила этой сцены, и вот теперь — на глазах у интервьюера — пережила ее заново. Конкретные, наводящие реплики-вопросы позволили отыскать в памяти нужные подробности».

Заповедь четвертая: а интересен ли ваш вопрос? Когда-то в одной из телепередач (кажется, это была «Тема», которую вел еще Влад Листьев) Алле Пугачевой задали такой вопрос: «Алла Борисовна, я спрашивала об этом у Софьи Михайловны Ротару, а теперь хочу спросить у вас. Как вы проводите свое свободное время?» На что умная и ироничная Пугачева поинтересовалась: «И что же ответила вам Софья Михайловна?»— «Она ответила, что у нее мало свободного времени. Но когда выдается минутка, она любит посидеть с удочкой на берегу». — «Ну, у меня тоже мало свободного времени. Но когда выдается минутка, люблю побродить с ружьишком по лесу». Зрители в аудитории смеялись до слез!

Валерий Брумель в своей книге «Высота» предъявляет претензии журналистам: «Пора бы уже задавать спортсменам вопросы поразнообразнее, чем:

1. Кто выиграет эти соревнования?
2. Когда у вас соревнования следующие?
3. Когда вы начали заниматься спортом?
4. Перечислите ваши неспортивные увлечения?.. и т. д., и т. п.».

Не могу удержаться, чтобы не привести еще один пример того, как интересный (не всегда по содержанию — иногда неожиданный по смыслу или форме) вопрос выручает журналиста в трудную минуту. Пример из все той же увлекательной книги В. Аграновского о тайнах профессии журналиста «Ради единого слова».

Дело было в далеком 1964 году. Физики Дубны открыли 104-й элемент таблицы Менделеева. Когда Аграновский явился в приемную академика Г.Н. Флерова, возглавлявшего группу ученых, сделавших это открытие, там уже была дюжина корреспондентов. Они заходили в кабинет академика, получали от него отпечатанный текст, написанный научным обозревателем ТАСС, и ровно через пять минут возвращались обратно. Это же неминуемо должно было случиться и с Аграновским. Но... он сказал:

«Только один вопрос, Георгий Николаевич! — Академик кивнул. — Скажите, почему вы атом рисуете кружочком, а не ромбиком или запятой?» — и показал на доску, висящую за спиной Г.Н. Флерова, а он тоже посмотрел на доску, испещренную формулами, потом на меня, и на лице его появилось снисходительная улыбка врача-психиатра, имеющего дело с необратимо больным человеком. Он сказал: «Почему кружочком? А так удобней, вот почему! Берешь и прямо так и пишешь — кружочек!» — «Позвольте, — сказал я, — но запятую легче рисовать!» — «Вы думаете? — заметил Г.Н. Флеров и на листочке бумаги нарисовал сначала кружочек, а потом запятую. — Пожалуй, — согласился он. — В таком случае по аналогии, вероятно, с планетарной системой...» В его голосе уже не было снисходительности. Он определенно задумался! «Помните, — сказал он, — как у Брюсова? И может, эти электроны — миры, где пять материков... Хотя, конечно, аналогия с планетарной системой не вполне корректна, поскольку атом не круглый, скорее всего эллипсообразный, но даже этого никто не знает. Хм! Почему же мы рисуем его кружочком?» Он встал, прошелся по кабинету и нажал кнопку звонка. Вошла секретарша. «Попросите ко мне Оганесяна, Друина и Лобанова, — сказал Г.Н. Флеров. — И еще Перелыгина!»

Через несколько минут его соавторы по открытию явились. Академик хитро поглядел на них, а потом сказал мне: «А ну-ка, повторите им свой вопрос!» Я повторил. «Товарищи,— сказал я, — почему вы атом рисуете кружочком, а не ромбиком, крестиком или параллелепипедом?» И у них сначала появилось на лице нечто похожее на улыбку врача-психиатра, однако минут через десять они уже яростно спорили, забыв обо мне. Им было интересно!

Вечером, приглашенный Г. Н. Флеровым, я сидел у него дома в коттедже, потом побывал в лаборатории, излазил весь циклотрон, перезнакомился с девятью авторами открытия, задержался в Дубне на целый месяц и написал в итоге не информацию в газету и даже не статью, а документальную повесть».